Не будь Великой Отечественной войны, этот мальчик наверняка стал бы скрипачом-виртуозом. Люди ходили бы на его концерты, слушали записи на пластинках и магнитофонных лентах, становились чуточку радостнее и добрее. Но музыкантом этот мальчик не стал — война оборвала его жизнь на двенадцатом году. Впрочем, «война оборвала» — выражение обобщённое.
Практически каждую жизнь, потерянную на войне, оборвал какой-то конкретный человек. Мусю — так звали мальчугана — расстреляли фашисты эсэсовской зондеркоманды 10-А, которые хотели заставить его отца лечить своих раненых. Но убили они мальчика не только за то, что его отец отказался с ними сотрудничать. Но и за то, что в последние минуты своей короткой жизни Муся совершил поступок, который под силу был только человеку очень волевому, умному, смелому.
Однако вернёмся назад, в начало войны.
Мусе Пинкензону исполнилось тогда десять лет. Он родился в Бельцах, в семье потомственных врачей. Однако, вопреки ожиданиям родителей, с малых лет полюбил музыку. В три года впервые услышал скрипку (играл кто-то в доме, мимо которого проходили Муся и его отец) — и был настолько потрясен, что целый день молчал. Только взял две палочки, одну превратил в скрипку, другую — в смычок. Стал делать вид, будто играет, и напевать мелодию. И настолько точно, что отец узнал пьесу, которую слышал под окном!
Вскоре Мусю отвели в музыкальную школу. И хотя перед прослушиванием педагоги говорили, что мал ещё, хотя бы годок подождать надо, но сомнения отпали в первые полчаса экзамена. У Муси, который до этого момента не занимался музыкой, оказался на удивление развитый абсолютный слух. А ведь скрипка — инструмент, который, так сказать, запросто по плечу не похлопать. Здесь нет ладов — ориентира в полутонах, местоположение пальцев левой руки определяется исключительно слухом и мастерством. И представьте: уже на первом занятии Муся сумел всё это понять и сыграть гамму.
Через год о юном музыканте уже писали в газетах — он был готов дать пусть небольшой, но сольный концерт. «Всё впереди, — написал один журналист. — Муся ещё будет восхищать своих слушателей…»
А пока мальчик готовился к участию в республиканской олимпиаде художественной самодеятельности. Назначена она была на 22 июня 1941 года…
В конце июня Пинкензоны были эвакуировали на Кубань, в станицу Усть-Лабинскую. Во время переезда Муся не выпускал из рук скрипку. Он играл на вокзале, в вагоне, на станциях и во время движения. Вокруг него сразу же собирались люди. Все слушали. Музыка была для них чем-то родным, весточкой из мирного прошлого…
Мусин папа, Владимир Борисович, стал работать хирургом в госпитале. Можно сказать, он там поселился, потому что раненых с каждым днём привозили всё больше, и каждому требовалась помощь. Мусина мама начала работать там же — санитаркой. Их сын вместе с другими пионерами тоже помогал фронту, чем мог. А вечерами обязательно приходил в госпиталь и играл для солдат.
Первый раз Мусю туда пригласил отец. В госпиталь привезли тяжелораненого лётчика. Владимир Борисович его прооперировал, но лётчик терзался сильной болью. Кричал, не спал, и порой ему казалось, что жить уже незачем, все дни представлялись сплошной мукой. В тот вечер Муся и пришёл. Он играл лётчику несколько часов подряд. И тот сказал: «Спасибо, мальчик. Ты не волнуйся, я буду жить и бить фашистов».
Так начались вечерние концерты.
Однажды во время выступления кто-то из бойцов дал Мусе яблоко. Мальчик отказался. Но, едва отыграв последнюю пьесу, ушёл к отцу и там упал в обморок. Оказалось, он в тот день ничего не ел.
А фронт тем временем приближался. Кубань перестала быть тылом, а летом 1942 года сюда вступили фашисты.
Госпиталь эвакуировать не успели. И немцы, узнавшие о том, что Владимир Пинкензон отличный врач, арестовали его. В момент ареста Владимир Борисович делал операцию. Его вытолкали за дверь, а раненого, лежащего на столе, расстреляли.
Доктору Пинкензону отдали приказ: поступить к гитлеровцам на службу и лечить их раненых — или принять смерть, как «прописано» в отношении евреев. Отец Муси отказался служить — его бросили в тюрьму. Вскоре, считая свои действия недостаточно убедительными, фашисты арестовали Мусю и его маму. Готовился показательный расстрел. А Муся даже в тюрьме не расставался со своим сокровищем — скрипкой. Так и пошёл к месту казни, куда уже согнали жителей станицы.
Отец и мать пытались защитить сына, но их сразу же расстреляли. Мальчуган остался один. Только со скрипкой. Он понимал, что жить оставалось несколько минут, и сделать уже ничего невозможно. Но невозможно ли?.. И Муся обратился к офицеру. Попросил разрешить ему перед смертью сыграть — в последний раз. Офицер засмеялся: железная немецкая логика подсказала, что мальчишка хочет умилостивить и разжалобить своих палачей. И разрешил со словами: «Понравится — будешь жить».
Муся приложил к плечу скрипку. Немного помедлил. Скрипка запела… «Это есть наш последний и решительный бой…»
Толпа замерла, поражённая, онемевшая. Маленький мальчик, который сейчас умрёт, говорил людям о том, что сдаваться нельзя! Что враг будет разбит. Что Победа будет за нами. Он вёл свой последний решительный бой, он давал сольный концерт, ради которого учился музыке семь лет. Пусть его орудием была только скрипка, а в руках палачей — автоматы. Он, этот маленький Муся, победил.
…Фашисты не сразу разобрали, что играет приговорённый к смерти. Но вот в толпе раздался голос, затем другой — и вот уже все хором пели!
Первый выстрел только ранил Мусю — скрипка начала фальшивить, но продолжала петь. Раздалась очередь — и музыка замерла. Ещё одна очередь — и согнанных на казнь селян стали разгонять по домам. Но «Интернационал», гимн нашей большой в то время страны, теперь звучал в их сердцах.
…В 1958 году на месте казни установили памятник маленькому скрипачу.
автор: Софья Милютинская
